3. закладка

Этим прекрасным летним вечером ничто не предвещало пизды. Мама пришла из библиотеки и выгрузила на стол несколько книг. Она периодически гоняла туда за чтивом и попутно всегда спрашивала у меня: «Серка, тебе что-нибудь принести почитать?» Но я почти всегда отвечал одинаково: «Мамаша, ты что, крякнулась, что ли?»

Иной раз я, конечно, любил поумничать и говорил: «Да, возьми мне что-нибудь у Хьюберта Селби и „Коровы" Мэтью Стокоу. Если будет Олдос Хаксли, тоже возьми. А если „Пидор" Уильяма Берроуза не на руках, тогда только его, остальное не надо», потому что знал, что в той дристной библиотеке, куда ходит моя мама, этих книг не просто нет, а там даже не ебут, что на свете есть ещё писатели кроме Пушкина, Гоголя, Чехова и Донцовой.

Но, признаюсь, разок я недооценил библиотеку с библиотекарями, и мама мне приволокла две охуенно здоровенные книги Курта Воннегута. Пришлось читать и учесть на будущее, что та библиотека не такая уж и отсталая, нужно копать писателей глубже, а Воннегуту — замечание. Если его книги находятся хуй пойми где, то он, — я не знаю, — попса дешёвая.

В этот раз я не стал рисковать и использовал первый варик ответа на вопрос «Что тебе принести почитать?», поэтому, как я уже сказал, ничто не предвещало пизды.

И надо же такому случиться, маман притаранила книгу Ольги Славниковой «2017»!

— А это я тебе принесла, — сказала мама, суя книгу в мой раскрытый от удивления рот.

— Что это? — спросил я, посмотрел на название издевательства, которое это напечатало, и перекрестился. — Виагриус, царствие ему небесное.

— В библиотеке сказали, что это современная проза. Всем очень нравится. Я подумала, ты такое любишь, и решила тебе взять, — довольно сообщила мама.

Я знаю, сейчас никакого вопроса про книги не было, но я всё равно решил повторить свой ответ и сказал раздражённо ещё раз:

— Мамаша, ты что, крякнулась, что ли? — как бы закольцевав своим ответом её уход в библиотеку и приход из неё: — Я это говно терпеть не могу!

— Ну что я, зря, что ли, её тащила? — возмущённо ответила мама. — Ну и как хочешь, сама почитаю, — она попыталась выхватить книгу у меня изо рта.

— Ладно! — я не отдал книгу. — Так и быть, изучу. Между прочим, за эту книгу автор получил русский «Букер».

— Что это?

— Да так, пустяк, двадцать косарей бакинских, — махнул я рукой.

Я зашёл в свою комнату, лёг на диван и раскрыл книгу. Начал читать. Книга была невероятно скучная, и написана она была омерзительным языком, от которого хотелось проблеваться. Но я терпел и читал, морща лицо от текста так, будто возле меня кто-то пёрнул.

Прошло три с половиной часа. Я оторвался от чтения и решил посмотреть, сколько я осилил, переведя взгляд на номер страницы, — четыре. Я сразу же заметил в этом подвох и начал нюхать книгу.

— Ну всё правильно, — сказал я вслух. — Я так и знал! — вся книга была сильно пропитана тормозной жидкостью. — Что и требовалось доказать. Наверняка она ещё и сама тормозуху ебашит, когда пишет. Да я, блядь, уверен, этот текст обгонит даже ребёнок, страдающий дцп.

Я отложил книгу до завтра.

На следующий день я принялся читать роман с новыми силами и вспотел уже на втором предложении. Я решил прибегнуть к помощи, взял линейку и начал читать по слогам как первоклассник, опуская промиллимитрованную дощечку на строчку ниже, когда с предыдущей строкой было покончено. Но и это не ускорило процесс.

— Ну как же можно так писать? — злился я. — Почему из хуевой горы профессий ты выбрала именно писательство? Какой пиздоглазый мудак продал тебе печатную машинку? Сколько ещё это будет продолжаться?

Но чем больше я задавал вопросов, тем сильнее был уверен, что на них мне ответит новая книга писательницы.

Я сходил с ума, но продолжал читать, чтоб доказать книге, что её не зря принесли из библиотеки. Хотя терпения у меня уже почти не осталось.

В тот вечер мастера основательно посидели за пивом; было примерно начало двенадцатого, когда они, гомоня…

— Гомоня? — я оторвался от текста. — Гомоня? — я начинал ерепениться. — ГОМОНЯ? — я уже вовсю хорохорился.

Спокойствие… Спокойствие. Всё хорошо. Читаем дальше. Это всего лишь какая-то гомоня, Серёжа. Спокойно.

…вывалились на свежий воздух, пахнувший сиренью. Ранняя ночь начала июля была прозрачная. Она создавалась словно из размываемых тёмных предметов, из их разрежённых пигментов, в то время как светлые вещи были отчётливы, и ясней электрических окон светилось на верёвках чистое ебло.

— Ебло? — я вчитался повнимательнее — бельё. — Пф, я уже почти обрадовался, а оказывается, моё сознание не сдаётся и из последних сил пытается вытащить текст и сделать его хоть капельку читаемым.

Во дворе ещё звучали детские голоса, пухлый ребёнок, свешивая кудри, раскачивался на сонно поющих качелях, и сам он со своей железной трапецией был настоящий, а перекладины качелей были словно нарисованные. Леонидыч, предпочитавший в подпитии держаться отдельно, как бы…

— Да сколько, на хуй, можно издеваться надо мной, сука! — я взбесился, заорал и со всей силы кинул книгу в стенку, схватил себя за голову руками и стал глубоко дышать, пытаясь успокоиться.

— Какого хуя? — услышал я чей-то голос.

— Что? — я завертел головой по сторонам и никак не мог понять, откуда был звук и вообще — может, я, пока читал эту хуйню, галюню успел словить?

— Как ты смеешь кидать книгу в стенку, членосос? — снова раздался этот же голос.

— Я… я, — я заеблил. — Я не знаю, как это получилось. Мне ужасно стыдно, и я готов прямо сейчас извиниться перед книгой.

Я подошёл к книге, поднял её, чтобы сказать: «Книга, прости меня, пожалуйста, я больше так не буду. Мне стыдно», но на раскрытых страницах вместо текста был человеческий рот.

— АААА! — я ещё громче заорал и выронил книгу. — Сука, твою мать!

— Ну ты и сыкло, — сказала книга и медленно засмеялась, — ха-ха-ха.

Я отпиздил трусливого льва, отобрал у него смелость, выпил и снова поднял книгу с пола.

— Ты кто?

— Автор книги, — ответил рот.

— Ольга Славникова, что ли? — удивился я.

— Нет, блядь! Славка Ольгникова, — злобно проговорил рот.

— Ни хуя себе! — от удивления мой рот настолько широко открылся, что я сам превратился в рот. — Охуеть!

— Ты — ни хуя себе и охуеть. Мама с папой тебя в детстве не учили с книгами обращаться? — рот продолжал давить на меня.

— Учили, — растерянно ответил я.

— И хули ты ведёшь себя как чмошник ебаный?

— Я… не веду, — замямлил я, но через мгновение выпитая смелость начала действовать в полную силу, я успокоился и произвёл ответную атаку: — Я не верю тебе, что ты Ольга Славникова. Ольга Александровна не умеет материться, а ты поливаешь хуями будь здоров. Чем докажешь?

— Господи боже, — рот вздохнул. — Я в детстве побеждала на олимпиадах по математике краевого и республиканского уровня.

— Вот и занималась бы дальше математикой, Евклид ебучий, — пробурчал я себе под нос.

— Чё ты сказал? — забычил рот.

— Ничего. Это всё или в твоей биографии есть что-то ещё интересное? Где была первая публикация?

— В журнале «Урал», — ответил рот.

— Ха. Практикуешь анал, обожаешь орал? Беги скорей публиковаться в козий «Урал»! — я засмеялся.

— Что за хуйню ты несёшь? Тебя самого-то какой литературный журнал впервые опубликовал?

— «Нева», — неуверенно ответил я, будто спиздел.

— Ну блядь. Лови обратку: Твои тексты хуйня, говно и ботва? Тебе подойдёт журнальчик «Нева», — парировал рот.

— Ой-ой-ой, — я залез на сайт «Журнального зала» и посмотрел, где ещё публиковалась Ольга Александровна. После чего ответил бескомпромиссным контрвыпадом, не оставив сопернику никаких шансов: — Твоей прозой обклеивают конский сортир? Добро пожаловать в журнал «Новый мир». Во рту пахнет хуем, в очке горит пламя? Его погасит пидорский журнал «Знамя». Твою прозу оценила куча уродов? Читайте новый высер «Дружбы народов». Калом ты пишешь на роже своей? Это формат «Октября», мокрожопый ты гей! Хе-хе-хе-хе, — я довольно захихикал.

— Дурында ты, Павловский, — сказал рот. — Сам-то ты вообще ни хуя не добился, а моя книга получила «Букера». Я была в списке финалистов «Большой книги», получила премию Горького и премию журнала «Новый мир». Я уважаемая писательница в нашей стране, а ты — хуй в пальто. Как был никем, так и останешься никем. Над твоей прозой все смеются, её даже никто не хочет издавать, потому что боятся испачкаться, ведь ты — бесталанный кусок говна. Всё, что ты делаешь, — срань, жопа и отстой…

Мне надоело это слушать, я аккуратно выглянул из своей комнаты и посмотрел, чем занимаются родочки — мама читала книгу и что-то точила, батёк молча смотрел телевизор. Я обратно занырнул в свою комнату и плотно закрыл дверь. Затем громко включил музыку и взял книгу в руки.

— Сделай потише ты, говнохуй! — рот старался перекричать музыку. — Чё, тяжело правду слушать? Иди пожалуйся своей мамочке, уебень пиздоголовый! — кричал рот, но я не обращал на него внимание.

Я включил любимую порнушку с живой Шоной Грант, достал свой хер, надрочил его и заткнул книжный пиздящий рот своим хуем. Я натолкал ему как следует, залил полный рот спермы и вдобавок варварски брызнул прямо на страницы. Затем плотно закрыл книгу и сдавил её руками. Потом открыл обратно, книга раскрылась на том же месте, где я бросил её читать. Рта больше не было.

— Пизди, пизди, приятно слушать, — сказал я книге и подумал: — Кстати, надо бы предложить идею в передачу «Очумелые ручки» — как при помощи рук и хуя можно сделать книжную закладку.

Конечно, нельзя так обращаться с книгами, тем более с библиотечными, но я всё поправил, и книга снова стала выглядеть как новая.

Я отдал её маме, честно признался, что не смог осилить это произведение, и сказал, чтоб она отнесла эту книгу обратно в библиотеку, даже не пытаясь её прочитать, потому что ей такое не понравится. Я не стал упоминать про закладку. Это был наш с книгой маленький секрет. Может быть, когда-нибудь я её дочитаю, хотя это вряд ли.

Ведь бабская литература — это как стоит хуйня, на ней хуйня, хуяк, хуяк — и ни хуя. 

4. ​свин, свин — такой урод
2. шапка-самосранка