10. хэппи-энд

Наконец я собрался с мыслями и пошёл в издательство «Ад Маргинем», чтоб предложить им на рассмотрение рукопиздь своей книги «Литература». Я не знал, где они находятся, но, посмотрев адрес на их сайте, почему-то был уверен, что песня Пахома и Вивисектора «На зелёной, на зелёной, на зелёной на пизде полетели в космос мы» — определённо про них.

Я распечатал маршрут с яндекс-карт и попиздил к ним. По дороге я подготовился и специально для них сочинил шутку. Я думал: вот я с ними распизжусь, всё будет охуительно, и я такой в смешливой форме им выдам: «Вот ведь вы ж забрались-то, хе-хе, еле вас нашёл». А они мне такие: «Да-да, нас многие не могут найти, но ведь вы же как-то нашли». А я такой, доставая из кармана распечаточку с яндекс-карт, им хуяк цитатку: «Так ведь — и зная топографию, он топает по гравию». И они такие: «Ха-ха-ха, Серёжка, ты такой забавный, а давай-ка мы тебя прямо сегодня издадим миллионным тиражоп…»

Переулок, где они расположены, я нашёл легко, а вот дальше возникли проблемы. И я разозлился. Я шёл и постоянно повторял: «На зелёной, на зелёной, на зелёной на пизде. Ёбаный „Ад Маргинем" в ёбаной пизде!» Через полчаса поисков я разозлился так сильно, что даже осмелел и начал спрашивать у прохожих, где находится нужный мне дом.

Когда я их наконец-то нашёл, я уже не хотел им давать свою рукопиздь на рассмотрение, я хотел им насрать под дверь, ёбнуть по ней ногой со всей дури и уйти таким же мудрёным и петляющим маршрутом назад, чтоб они меня заебались искать. Но почему-то передумал и зашёл.

— Здравствуйте! — говорю я какой-то девушке. — Мне нужен редактор.

— Это я, — отвечает девушка, которую я, похоже, оторвал от очень срочной работы — строчить мессагу кому-то в контакле.

И я, осмотрев её и помещение, вдруг приободрился, усталость и раздражение исчезли. Я очень обрадовался, потому что до меня дошло, что я впервые увидел настоящего редактора настоящего издательства. Я так сильно обрадовался, что чуть было не спел ей песню группы «Время Срать» — «Ёбнутая гёрл, я о тебе мечтал, так о тебе мечтал, что сам таким стал». Но, повертев головой по сторонам, я наткнулся на Георгича, который смотрел на меня с ухмылкой с собрания своих сочинений, и быстро пришёл в себя.

— Рукопиздь вам можно сгрузить на рассмотрение?

— Нет, вы знаете, наше издательство сменило направление. Теперь мы издаём только переводную прозу.

Или прикладную? У меня после первого «Нет» сразу потемнело в глазах, я надул в штаны, обратно передумал и слегка присел, будто срать собираюсь.

— Ээ, погодите-ка. То есть вообще, что ли, шляпа?

— Хе-хе-хе, — тихо смеётся девушка после слова «шляпа». — Ну… такая вот политика издательства.

— А всяких хренов-то типа Прилепина, Садулаева и Сорокина вы ведь ещё издаёте? Или тоже не будете?

Я снова повертел головой по сторонам: несколько шкафов были заставлены книгами, изданными здесь же. Опять наткнулся на ржущего надо мной Георгича и сказал ему со злостью про себя: «Ха, ха, чё ты ржёшь, долбоёб?»

— Нет, они уже перешли в АСТ…

— Так АСТ же…

— Ну да, но пока ещё… Вот так.

Вы заметили, да? Пошёл такой конкретный узкопрофильный внутряк людей, которые типа в теме. Можно подумать, я ебал, о чём говорю. Вот как вы сейчас ни хуя не понимаете, к чему были все эти: «так они же, ну да, но пока ещё», так я и в тот момент.

— А Елизаров?

— Елизаров пока ещё наш. Понимаете, мы возимся с писателями, раскручиваем их, а они потом уходят в другие издательства.

Мне очень хотелось ей сказать, что вот лично я бы никуда не ушёл и даже готов был полизать ей между ног, сделать римминг, засадить, обоссать, кончить на лицо, пусть хоть отстрапонит меня, лишь бы издала, блядь, мою дристную книгу.

— Так, может, вы посоветуете мне другое издательство, которое современную прозу издаёт? — спрашиваю я, отвлекаясь от мыслей о страпоне и кончитосе на её еблице.

— Не знаю, вряд ли кто-то ещё остался, — пожимает она плечами.

— Что, совсем-совсем никого? — спрашиваю я и начинаю перечислять все издательства, которые знаю, боясь услышать в ответ «Никого» или «Да». Пизда!

— Думаю, что нет. Идите в Эксмо, — говорит она.

Это прозвучало как «Идите на хуй», только вместо хуя было Эксмо.

— Да?! — восклицаю я. — Там же мерзкая Кончалкина, которая считает литературой то, что весь остальной мир смывает после нескольких минут усилий!

— Ха-ха, — снова хихикает девушка и прикрывает рот. — Тогда ничем не могу помочь. Попробуйте зайти через полгодика. Может, что-нибудь прояснится.

Тут я вспомнил свою шутку и говорю:

— Девушка, вы меня сейчас без ножа расчленили и разбили мне сердце. А я ведь еле вас нашёл. Даже чуть было не нашёл, но… — достаю из кармана распечатку, которая, пока я их искал, изрядно истрепалась и стала выглядеть как обосранная сортирка, — и зная топографию, он топает по гравию, — на слове «гравию» я пытаюсь победно встряхнуть бумажкой, но она выпадает у меня из рук прямо на пол. — Ой... — заканчиваю я, наклоняюсь, чтоб её поднять и, пока поднимаю, блистательно исполняю в сочинском тюзе синьора помидора.

— Хе-хе-хе, — тихо смеётся девушка и снова прикрывает рот рукой, будто у неё зуба не было или изо рта воняло прозой Георгича.

— До свидания, — говорю я, как отъёбаный петушок, и иду сушить штаны.

Мрак и провал. Надо же было так обосраться.

Я вышел и постоял несколько минут возле входной двери, надеясь, что тёлка из издательства выскочит следом за мной, догонит, окликнет и позовёт внутрь со словами: «Ой, вы знаете, я затупила, я просто вас не узнала. Давайте, конечно, свою книгу, мы будем неебически рады её напечатать…»

Ни хуя! Я пошёл медленным шагом, будто я в замедленном действии ухожу откуда-то, из какого-то здания, которое сейчас вот-вот ебанёт. Я уже прилично ушёл и подумал, что она могла выйти, а меня нет. Чтоб ей далеко не бегать, я вернулся и снова пошёл медленно в сторону занавеса. Ещё медленнее, чем в первый раз. Снова ни хуя.

Я, как редчайшее мудло, ходил от двери до поворота и снова к двери, пока не настал вечер. Ко мне так никто и не вышел, никто не догнал и не позвал внутрь, и я понял, что всем на меня похуй.

Я пришёл домой и лёг спать. И мне снилось, как я сочинял свой самый лучший рассказ, который начинался со слов: «Однажды я отупел и стал понимать прозу Захара Прилепина…»

Как вдруг всё прервалось, и ко мне пришёл Дост. Я не знаю, может, это был не он, но тот, кто ко мне пришёл, выглядел как памятник возле библиотеки им. Ленина, только птичьего говна на лысине и сюртуке не было. Хотя нет, было. Просто я сначала не разглядел.

И он такой пришёл, сразу упал, начал дёргаться в конвульсиях и брызгать пеной, откусил себе кончик языка, потом встал и спросил меня, кто я такой.

А я говорю: «Кто я такой?! Ты кто такой? Это же ты ко мне в сон припиздил». Он потупил, отдуплил и такой:

— А, ну да… Это… Серёжка, я хочу тебе сказать, чтоб ты перестал заниматься хуйнёй. Понимаешь?

— Нет, — честно ответил я. — Какой хуйнёй?

— Не стремись к славе, Серёжка. Вот какой хуйнёй.

— А что я… — я хотел сказать что-то в своё оправдание, но Дост меня перебил.

— Ты ведь должен понимать, что сейчас больше всех известен тот, кто самый больший долбоёб.

— Ну… — начал мямлить я, — в принципе…

— Ты ведь не хочешь быть в их числе? Не хочешь? — напирал на меня великий мыслитель.

— Ээээ, наверное, всё же хочу, — сказал я.

— Не хочешь! — ответил за меня Дост.

— Эй, ну что за на хуй?.. — попытался я возмутиться и сказать, что ему-то, конечно, незачем хуйнёй заниматься, он-то уже давно охуенный и к тому же памятник, кто ж его посадит, но великий писатель меня снова перебил.

— Кто в нашей стране самый известный человек? — быстро спросил меня Дост, будто мы были на допросе.

— Президент! — так же быстро ответил я первое, что мне пришло в голову, и всё встало на свои места.

— Молодец! — сказал Дост и погладил меня по голове. — Молодец.

И он ушёл. Я хотел ему сказать на прощание какую-нибудь тупую хуйню типа «Спасибо тебе, Дост», но не стал, потому что всё было и так ясно.

Ведь сегодня хорошая литература — это как биться в эпилептическом припадке, брызгая пеной во все стороны и откусывая себе язык, а тебе один хуй никто не поможет и даже не посмотрит в твою сторону.

Остаток сна я провёл в приятном неведении, а на следующий день я уехал в Турцию, устроился работать проституткой и больше никогда не связывался с литературой.

2013 год