БУДТО ТРАХНУТЫЙ СУДЬБОЙ

(COVER UP)

— Не лезь в мою личную жизнь, блядь! — кричала тупая истеричная пизда, еле ворочая языком от алкоголя. — Не лезь в мою личную жизнь, блядь! — прокричала она снова. В этот раз получилось ещё громче и чётче.

Я не очень понял, что это было, да мне и не хотелось это понимать. Всё, что мне хотелось, — расстрелять по-бырику пьяную соседку со всей её семьёй и обратно углубиться в свой сон.

ноль

Я ненавижу вставать рано. И ещё больше ненавижу не высыпаться. Сегодня было два в одном.

«Почти как Нетте, — подумал я, — пароход и хуй».

Смирившись со своим раздражённым состоянием, я пошёл завтракать под радиопозитив, который издавал приёмник, находившийся на кухне.

Жизнерадостный ведущий желал всем доброго утра, искромётно шутил и уверял меня, что за окном сегодня заебись. Я недоверчиво повернул голову на проём в стене и взглянул на серое небо за стеклом, зацепил взглядом термометр, который показывал всего лишь десять градусов тепла, и убедился, что ведущий пиздит.

— Гондон! — обозвал я его про себя, решив не давать ему поблажек, прекрасно зная, что город у него за окном расположен в полутора тысячах километрах от того, что умирало за окном у меня.

Я молча ел, смотря в тарелке мультик про гречу и сосису, и пытался вспомнить, что было ночью. Мерзкая соседка из квартиры надо мной в очередной раз нажралась в какаду и орала на весь дом так, что я проснулся. Как всегда, работала по отработанной схеме: вечеринка с громкой музыкой допоздна, потом ругань с ёбарем и битьё посуды.

Совсем недавно меня разбудил посреди ночи другой её крик. Она кричала, что сейчас спрыгнет. Я жил на седьмом этаже, она — на восьмом. Не могу сказать, что со мной случилось, но, проснувшись от крика «Не подходи ко мне! Я сейчас спрыгну!» — я, находясь, наверное, в ещё более невменяемом состоянии, чем она, вскочил с дивана и прилип к окну, как зомбак, устремив свой взгляд наверх, надеясь увидеть летающую пьяницу. Простояв так несколько минут, я в очередной раз осознал, что чудес не бывает, потому что сверху никто не выпал и не показал мне фигуры высшего пилотажа на фоне ночного неба.

А если к этому случаю приплюсовать сегодняшний пиздёж радиодиджея, можно смело сделать вывод, что я лошок, которого очень легко наебать.

Мультик в тарелке почти закончился. Он был с грустным концом, в финале главных героев съели.

Я доел, умылся, оделся и вышел из квартиры. Можно поменять: я доелся, умылся, одел и вышел из квартиры.

На улице творился кровавый форшмак. Посмотрев на своё отражение в нескольких лужах возле подъезда, я вспомнил слова весёлого радиоведущего о том, что погода сегодня шепчет, и решил, что ему надо бы прислать на пейджер мессагу, что ни хуя подобного, погода сегодня пиздит, как диджей Троцкий и как косой, который морковку просит. Или пизду-моркову, хуй знает, чем диджей Троцкий питается.

Смеркалось. Хотя было утро, но, оглядев раздолбанный двор, кишащий зеками, наркоманами и колдырями, вонючую помойку и парашу, я вынужден был признать, что это место всё-таки смеркалось. Смеркалось, смеркалось и высмеркалось.

Я принялся перепрыгивать через лужи, стараясь не намочить кеды и не испачкать джинсы. Недалеко от меня послышался детский смех. Я сразу же убедил себя в том, что смеются надо мной, а именно над тем, как я перепрыгиваю лужи. Я попытался посмотреть на прыгающего себя со стороны. Представил. Да, казалось, я выгляжу как в жопу раненный джигит, который далеко не убежит.

Недавно я возвращался из парикмахерской, во дворе играли дети. Я шмыгал носом и спешил домой. Отчего-то мне захотелось высморкаться на улице, чтоб не заниматься этой ерундой дома. Я, проходя мимо детишек, шмальнул через правую ноздрю и… облажался. Сопля, говоря литературным языком, предательски вылетела всего лишь наполовину, остановилась и плавно покачивалась, будто производила рекогносцировку. Я смахнул её и услышал задорный детский ржач. Конечно, я сразу решил, что смеются надо мной. Уже через секунду мои комплексы сказали мне, что дети мне даже обидное прозвище придумали — Сопля. Надо было или сморкаться раньше, или сморкаться дома. Или копить.

Как знать, может, сейчас смеются эти же пиздюки. Других-то во дворе нет. Мне кажется, я уже даже слышу детские возгласы: «Ха-ха, смотрите, Сопля прыгает, как кукарямба. Давайте кинем в него козявку, пусть съест!»

Наконец-то я вышел на тротуар, где луж почти не было, и ускорил шаг, чтоб как можно быстрее скрыться от чьих-то взглядов, которые, несомненно, были, если верить моим комплексам.

Я шёл в больницу на уколы. Именно из-за них я так рано встал. Я просил, чтобы меня записали на попозже, но — и здесь нет ничего удивительного — меня никто не услышал.

Уколы — формальность, я это прекрасно понимал. Меня поместили на две недели в дневной стационар, типа на обследование.

Совсем скоро мне нужно будет топать в военкомат, и я, чтоб у меня было подтверждение о том, что у меня не всё в порядке со здоровьем, согласился на это унижение. Для меня любое появление на людях — унижение.

Я не хочу в армию. По правде сказать, я и не годен, но на слово в военкомате не верят даже таким честным и светлым людям, как я. Им нужно доказательство, что ты постоянно жалуешься врачам на свой недуг и каждые полгода широёбишься по больницам, как охуевший от жизни старче, проходя лечение.

И только если записи в медицинской карте им покажутся весомыми, они признают призывника негодным, негодника — призывным и дадут военник.

минус один

Вообще-то, и это известно всем, призывника могут признать негодным, не только если он, как я, всё детство провёл в больницах. Можно бабла отгрузить военкому. Наверняка тот, продемонстрировав советскую выправку и командирский голос, даже скажет: «Нужно бабла отгрузить военкому!» — если вы придёте к нему за советом и спросите, что нужно сделать, чтоб сыночка в армию не забрали. Ну или, если военком бывший шпион или коррупционер со стажем, он ответит одним словом, мастерски завуалировав его в чих: «Апчвзятка!»

Я не уверен, что это делается именно так, но можно предположить: приходите в военкомат, ищете самого усатого мужика (усы прилагаются вместе с погонами высшего офицерского чина), показываете ему свои характеристики, говорите, что они, если он пойдёт вам навстречу, могут стать его характеристиками, и нормалды.

Если характеристик хватит, можно даже попросить, чтобы личное дело вашего сынишки сожгли, съели или подтёрлись — насколько фантазия разыграется. Ну а затем военком прямо из ящика стола достанет военник, подготовленный как раз для таких случаев, для которых существуют приёмные дни, поставит в билете печать и, пробурчав патриотично что-нибудь вроде: «Родина не забудет ваших подвигов, товарищ генерал-хер-майор», вручит его вам, а потом шёпотом добавит: «Не забудьте вклеить фото сына».

А можно замутить всё дёшево и сердито — отгрузить немного денег врачу (например, невропатологу) в больничке, чтобы поставил диагноз, который не мешает жить, но и в армейку с таким не берут. Соответственно, который нельзя подтвердить/опровергнуть при обычном осмотре. И тогда другому невропатологу, сидящему в медицинской комиссии военкомата, придётся поверить записям своего коллеги и, возможно, нехотя, но согласиться с ним.

Но если он уверенно заявит, что это липа, я сейчас выпишу своё направление к другому врачу и отправлю тебя на дообследование, думаю, это можно расценить как: «Ага, Михайловне отвалил за липовый диагноз, а у меня, между прочим, тоже дети кефир любят и в луна-парке повеселиться».

Когда я учился в техникуме, у меня были проблемы с физикой и электротехникой, и старший товарищ, который учился здесь же несколько лет назад, научил меня сдавать экзамены по этим дисциплинам бартером. Он как-то сказал: «Ничего не предлагай лично преподу: бабки, барахло и всякую хуйню. Смотри по ситуации, если это электротехника, предложи преподу что-нибудь для лаборатории. Просто поинтересуйся аккуратно — может, что-нибудь надо? Конкретно электротехник мужик нормальный, он в залупу не полезет. А им всегда что-нибудь надо в лабораторию, это факт».

Мне кажется, локальные взятки так и даются — не лично куча бабла кому-то, а что-то во благо, какой-то небольшой бонус: подарок детям, ремонт машины, неборзый новый комп, который всё равно будет лучше старого. В общем, всё, что будет примерно равно вашей просьбе. В конце концов, написать несколько строчек в заключении — это же не завалить местного авторитета.

А если бы мой папа был крутым хуем (дети которых, как известно, от армии освобождены), я бы с удовольствием напросился на прохождение медицинской комиссии и заебал бы там всех.

Я бы каждому врачу на вопрос «Что болит?» однозначно отвечал: «Душа болит!» Психиатру я бы настоятельно предложил построить штабик у него в кабинете и немедленно поиграть в капитанов. У чувака, который проверяет слух, заорал бы во всю глотку: «Что? Я вас не слышу! Говорите громче, у меня в ухе дилдо! Что? Сам ты пидорас!!» А к хирургу, исходя из того, что он пялится на венозные хуи призывников, я бы зашёл со словами: «Добрый член!» Хотя, конечно, такое приветствие больше подойдёт урологу, но если представить, что «хирург» пишется через «е», ему тоже сканает.

Только стал бы я заниматься этим, будь мой папа крутым хуем? У меня были бы дела поважней — погонять на пиздатенькой иномарочке, потусить в клубе с пиздатенькими тёлочками, повыёбываться перед нищебродами. Одним словом, у мажоров очень плотный график.

Вообще, для меня армия — вопрос сложный. Я её боялся с детства и никогда не верил тем, кто говорил, что ему насрать — пойдёт он служить или не пойдёт. То есть в случае, если его признают годным, косить не будет. Типа два года неизвестно где — это неебическая школа жизни, в которой из тебя сделают настоящего мужика, и прочее патриотическое говно для долбоёбов.

Мозги же пудрятся лучше всего в детстве. Именно тогда надо сеять семя патриотизма и засерать мозг предательством и подвигами, чтоб все думали, что закрыть грудью амбразуру — это не ёбаный гололёд, а геройство, а если ты обосрался в строю, ты сыкло. И в результате постоянных агитаций в школьных учебниках по русскому языку и литературе, а также на уроках ОБЖ общество получает липовых патриотов, которым внушили, что смрад отечества нам сладок и приятен.

Это психология. Помимо детского возраста, мозги у женского пола пудрятся лучше, чем у мужского. Вернее, это факт. А вот сейчас психология: поэтому мелкой тёлке проще вдолбить в бестолковку, что её будущий муж обязательно должен быть настоящим мужиком, отслужившим в армии, чем молодому пацану, что он должен быть настоящим мужиком, отдавшим долг родине. И тёлка потом уже сама будет без подсказок подсерать и унижать любого чувачка, кто скажет, что не хочет служить, потому что она, судя по оценкам, хорошо училась в школе, а там всю правду о настоящих мальчиках рассказали.

Каким-то мокрощелкам, наверное, ещё прикольно в пятнадцать лет с дембелем погулять, но это тоже всё результат школьной мозгоебли и отвратительных современных патриотических фильмов о войне, в которых деревенские клуши обещают ждать своего возлюбленного вечно.

Проходит время, все взрослеют, женятся, выходят замуж, делают пиздюков, тонут в быте, толстеют, спиваются и всё острее типа переживают любую хуйню, которая их, казалось бы, не касается. Можно поменять: которая их, касалось бы, не казается.

И те самые мокрощелки, которые высмеивали любого парня, который ссал идти в армию или просто не хотел тратить на неё время, уже воспитывают сыновей и охуевают от армейского беспредела, о котором говорят по телевизору, радио и пишут в газетах. Ведь им (тем самым мокрощелкам) нужно знать всё, о чём говорят в новостях, они же хотят быть в курсе всех последних событий.

И молодые мамки начинают готовить сани летом — потихонечку узнают, как бы им с сынишкой обойти армию стороной. А время всё идёт. Предыдущее поколение делает шаг вперёд и уступает место для следующего. А развитие общества всё по-прежнему опаздывает и где-то шляется. И вот уже сыновьям бывших мокрощелок в школе начинают говорить про предательство и геройство, как и нынешним мокрощелкам (одноклассницам их сыновей), перед которыми им (бравым сыновьям) ни в коем случае не хочется облажаться.

А молодые мамки никак не могут отлипнуть от телика и от бабок во дворе, которые вещают почти так же круглосуточно, как телик, и рассказывают друг другу ужасы современной жизни. Молодые мамки всё слушают и впитывают, впитывают, впитывают. А нынешние мокрощелки продолжают всё так же засерать любого, кто не хочет служить в армии, потому что они тоже, как и бывшие мокрощелки, мечтают выходить замуж за настоящих мужчин, закалённых и наученных жизни только там, где из сопливых маменькиных сынков делают настоящих алкашей, курильщиков, идиотов и быдло.

И этот замкнутый круг может разорвать для начала отказ от советского воспитания, о котором стоило бы забыть, ведь Союза уже лет как до хуя нет, и придумать что-нибудь поновее. Но развитие снова подводит общество и усердно продолжает прогуливать, потому что знает, что ему ничего за это не будет, поэтому оно ничего и не боится.

Хотя, стоит признать, моему мозгу (в отличие от меня) повезло, мой внешний вид отпугивал и физруков с обэжэшниками, и тупых тёлок, которые, может, и хотели мне сказать, что я должен быть похожим на мужика, но лучше меня понимали, что мужик не хотел быть похожим на меня.

Пришёл. Наверняка там уже собралась километровая очередь. Я поднялся на нужный этаж — так и оказалось. Я собрал всю свою волю в кулак и спросил:

— Кто последний?

Все сразу же, конечно, повернули головы на мой голос и начали меня разглядывать.

А когда я осмотрел всех, кто здесь находился, невольно обратил внимание на то, что я самый молодой в этой очереди из динозавров и снежных людей, которые, если верить учебникам истории, или вымерли, или занесены в Красную книгу. После чего у меня сложилось ощущение, что, если походить по домам престарелых, окажется, можно ещё и австралопитеков обнаружить.

минус два

Я почти уверен, что любой человек, когда долго стоит или сидит в очереди, постепенно начинает думать о том, о чём даже на секунду никогда бы не задумался, если бы не стоял или не сидел в этой самой очереди. Не считая меня, конечно. Я-то всегда и везде буду думать о том, о чём остальные вообще никогда не будут думать. Работа у меня такая.

Кто-то тут же находит себе компанию болтунов и вливается в неё. Наверное, в больнице чаще всего разговор начинается с: «А вы не знаете, много человек перед вами?» Или: «А вы не в курсе, сегодня такой-то врач принимает?» Потом это перетекает в обсуждение последних новостей и передач, случаев из жизни и…

— О, а потом я ведь иду! Как быстро прошло время.

Кто-то от скуки греет уши о болтовню тех, кто возле него трещит. А кто-то — я.

Несколько недель назад я стоял в очереди к нейрохирургу и пытался придумать, как мне не протухнуть в этой скучнятине до того, как меня примет доктор. Возле меня на стуле сидел одноногий пенсионер. Он не поворачивал голову налево и направо, а смотрел строго перед собой, немножко прищурившись. Я прозвал его про себя Форрестом, потому что он, смотря перед собой, периодически рассказывал что-то из своей жизни.

Очередь шла вперёд, и возле него постоянно кто-нибудь садился на свободное место. Форрест молчал несколько минут, а потом рассказывал, как потерял ногу.

— Да вы что?! — ахала какая-нибудь тётка, сидевшая рядом.

Потом подходила её очередь, она заходила в кабинет, а на освободившееся место садилась другая женщина. Форрест снова нарушал молчание и рассказывал, как у него умерла жена.

— Боже мой! — хваталась за голову новая слушательница.

А через час простоя в очереди я вдруг понял, что уже слышал историю о том, как пенсионер потерял ногу. Форрест был словно на репите и рассказывал истории одну за другой в одинаковой последовательности.

Я так и не понял, почему он там сидел. Он ни за кем не занимал, никого не ждал. Может, просто отдыхал?

Когда я зашёл к нейрохирургу, врач со мной поздоровался, сразу заглянул в мою карточку, а потом посмотрел на меня и спросил: «Оперировали?..»

— Кто последний? — услышал я знакомый вопрос, оторвался от своих мыслей и ничего не успел ответить.

— Вон тот молодой человек, — сказал кто-то, показав на меня пальцем.

— Вы последний? — обратилась ко мне какая-то бабушка.

— Я, — сказал я и стал думать о том, что мне тоже не помешало бы вклиниться в чей-нибудь разговор, чтобы выглядеть свояком и не выделяться.

Я стал прислушиваться ко всем перешёптываниям и бубнежу, который гулял по помещению. Очень хотелось сесть между двух каких-нибудь пенсионерок и сказать:

— А вы знаете, один человек так сильно боялся умереть во сне, что спал с открытыми глазами.

А потом, не дожидаясь её ответа, резко повернуться к другой и добавить:

— А другой человек так сильно боялся попасть в авиакатастрофу, что летал на метле.

А потом, когда на меня наверняка повернёт голову кто-нибудь ещё, сказать громко всем:

— А третий человек так сильно боялся попасть в автомобильную аварию, что ездил исключительно на хую галопом, представляете!

Нет, это для меня не вариант. Я ещё раз оглядел всех дедок и бабок и стал озвучивать про себя самых ярких и странных:

Бабка_1

«Ты знаешь, откуда у меня эта привычка качаться из стороны в сторону? Это было в шестьдесят девятом, как щас помню. Я тогда пела в ансамбле „Какашечка". Лучше всех пела. И наш худрук ко мне как-то раз пристал. Соси, говорит, мою дирижёрскую палочку, спой, говорит, в мой динамический микрофон. Я, конечно, отказалась, крикнула ему: „Вялого тебе на квашню, жопорватый шляпосос!" — и побежала в милицию писать заявление. А в милиции был главным наш сосед Петрович, который тоже мне как-то предлагал потрогать его табельный пистолет. Пососи, говорит, Катюха, мне именное короткоствольное самозарядное оружие, я с тобой семками поделюсь. Но я ему тоже отказала. И он, значит, прочитал моё заявление, подтёрся им, обозвал меня безграмотной курицей и силком притащил меня обратно к худруку. Они раздели меня, Петрович с худруком, и засунули мне в жопу метроном. С тех пор я и качаюсь одна в темпе шестьдесят девять».

Бабка_2

«Я вяжу, вяжу, вяжу самотык малиновый. Потом внучке покажу, Людочке Мартыновой. Будем вместе с ней играть палкой полосатою и манду мою чесать седую, волосатую. Никому не скажем про наш секретик маленький, тихо пержик смажем и — в мой гаражик старенький. Когда внучка подрастёт, Людочка Мартынова, ей по наследству перейдёт мой самотык малиновый».

Дед_0

«А откуда здесь эта зелёная стенка? Я думал, война закончится и мы будем нормально есть шлёцик. А когда у нас под носом дурак высрал сто как, что же тогда получается? Я считаю, так нельзя, когда сам мудак, ещё и с мудаком говоришь по телефону. Потому что когда на двух концах провода мудаки — это вообще жопа. А какашечки мягкие, сырые — они ведь шальные. Здесь тонкий подход нужен. Понимаешь? Ты, если не знаешь, лучше вообще ничего не говори. А то сидишь тут, и ссы тебе в глаза — всё божья роса».

Бабка_3

«Я читаю газету. Не мешать! Все молчите. И ты тоже, газета, молчи, я тебя почитать пытаюсь, если что. Твою мать! Кто пёрнул? Старые пердуны! Почитать нормально не дадут. Хотя… Кстати, вкусно пёрнул! Ещё можешь? Меня торкнуло. Ну давай, сделай красиво… Красавец! Ну-ка — на, в баночку мне заверни, я ещё дома хочу поторчать. Что творит со мной, чертяка старый, а! Твоя жопа воняет. Это комплимент. Да и что уж там, ты и сам воняешь, как задница, красавчик».

Бабкодед_88 (Женская одежда, но рожа деда. А восемьдесят восемь — чтобы добавить загадочности).

«Спроси меня. Давай. Не бойся, за спрос в жопу не ебут. Давай, ну. Кем был мой папа? Это легко, мой папа — пизда. Моя очередь. Расскажи мне про флаг. Давай, чего ты? Ты только что был смелым, пялился на меня, а про флаг рассказать не можешь. Вот я любого из этой очереди спрошу, мне каждый, блядь, про флаг расскажет. Знаешь, ты напоминаешь мне членососа, который бегает вокруг тех, кто сканворды разгадывает, и ноет: „Ну задайте мне любой вопрос. Ну хоть что-нибудь спросите, я всё знаю". А когда просишь его рассказать про флаг, он сразу язык в жопу засовывает. Вот ты мне, блядь, напоминаешь такого членососа, который не может рассказать про флаг. Баба!»

Дед_00

«Тёлки, сегодня кутим? У меня новая вставная челюсть. А я никогда вам не говорил, что я секретный агент под прикрытием? Я должен внедриться в банду. Она называется „Пердуны". Чего? Не верите мне? Саблю показать? Чего ты, Калистратовна? Давай саблю покажу. Смотри какая. Сабля-грабля-спи-бля-на-бля. А хочешь, махну ей? Лизнёшь саблю-то? Ну чего ты, Калистратовна, краснеешь? Саблю, что ли, первый раз увидала? Как у Семёна кортик в руках подержать, так ты первая, а как мою саблю — краснеешь. А ведь я воевал, Калистратовна. Даже Наполеона застал. Веришь? Ну чего ты, старая? Ай, ну тебя, карга! Пойду лучше с лекарствами поиграю. И то веселее будет».

Озвучив нескольких пенсионеров в этой очереди, я вдруг заметил странную табличку. Вернее, табличка была совсем не странной, меня смутило то, где она находилась. Между двумя окнами на стенке шириной около метра на уровне верхней рамы (метра два от пола) была зелёная табличка с надписью «ВЫХОД». Какой добрый весёлый медицинский юмор.

Я как-то ходил к зубному вырывать зуб; когда сел в кресло, спросил: «Процедура долгая?» — «Как сидеть будешь», — сказал врач, разглядывая свои зубные плоскогубцы.

Когда врач предпринимает попытку пошутить, это вызывает рвотный спазм и хочется ему карандаш в глаз воткнуть.

Весной я был у гастроэнтеролога, жаловался на боли в животе, он пощупал мой живот, а потом сказал с задором в голосе и блеском в глазах: «Спорим, через несколько лет окажешься на операционном столе? Сто процентов будут удалять аппендицит». Ну да, я, блядь, поспорить к тебе пришёл, долбоёб.

Вообще, мне кажется, врачи — те ещё быдло и гопники. Когда я ходил на удаление вросшего ногтя на большом пальце левой ноги, хирург мне так выебал мозг, что я был готов сам себе отрезать ноготь вместе с пальцем, лишь бы это говно не слушать. Он начал меня уверять, что операция платная, стоит столько-то, гони бабки или я не буду ничего делать. Потом доебался до пирсинга в ушах, начал пиздеть, что я бездарь, иждивенец, урод и чмо. А потом, когда я наконец-то оказался на медицинской кушетке, я задрал штанину, и он увидел кусочек татуировки на ноге и пиздел ещё минут пять.

И в итоге мало того что я у него пробыл вместо десяти минут полчаса, так он, сука, ещё отрезал мне ноготь хуже всех (это была уже четвёртая подобная операция). Короче, теперь у меня уродский ноготь на пальце благодаря жирному пидору, который любит пиздеть, а не работать.

Уверен, в медицине лажа врачей — не редкость. Я знаю случай, когда врач-практикант ставил клизму совсем маленькой девочке, грудному ребёнку. И промахнулся, вставил не туда. Как можно быть настолько бестолковым?! А вот откуда я знаю эту историю? Да потому что я и есть та самая маленькая девочка! И у меня клизмофобия… Мне страшно…

— Следующий, фамилию называйте! — услышал я голос медсестры.

Следующим был я. Я подошёл к кабинету и сказал:

— Павловский.

— Первый раз? — спросила медсестра, записывая мою фамилию в журнале.

— Да.

— Давайте мне лекарства, — она повернулась ко мне.

Блядь! Мне стало стыдно. Я её узнал. Надеюсь, она меня нет. Я протянул ей пакет с лекарствами и сказал:

— Вколите мне яд, и покончим с этим, сестрамед.

— Жить надоело? — она посмотрела на меня с улыбкой.

— Я слишком долго просидел в очереди, наслушался всякого, теперь и помирать не страшно.

— Я за смену ещё больше «всякого» слушаю, поверьте, — ответила медсестра, давая понять, что её «всякого» знает, плавало и моему «всякому» в прадеды годится.

— А вы заметили, как я вас модно назвал, поменяв слова местами? Вы даже никак не отреагировали. Неужели не понравилось?

— Заметила, очень оригинально. Ягодицу давайте, — она уже была готова меня уколоть и, похоже, она меня не помнила.

— А в пятку нельзя замутить? — уточнил я, нехотя расстёгивая ремень и спуская джинсы.

— Нет, — ответила медсестра и вонзила мне в жопу баян.

— Какое унижение, — сказал я, надевая обратно штаны.

— Ничего страшного. Теперь садитесь на стул и давайте мне вену.

Или она притворяется, что меня не помнит?

— А если я с гердосом приду, тоже бахнете? — я протянул ей левую руку.

— Нет! — ответила девушка, даже не собираясь делать вид, что ей понравилась шутка.

Я понимал, что она в заёбе, ей не до смеха, а я отнимаю у неё время своей болтовнёй, но не пиздануть эту хуйню я тоже не мог. Я же Серёжа.

— Всё? — спросил я, когда второй укол был тоже сделан.

— Да.

— Благодарю за несколько новых дырок, — проворчал я. — У меня как раз без них не получалось стать фонтаном.

— Носите на здоровье. Лекарства не забудьте.

Я взял пакет с ампулами, попрощался с ней и вышел из кабинета.

Прошлым летом я со своим другом шатался по ночному городу в надежде познакомиться с тёлками. Мы почти никого так и не встретили, за исключением нескольких прикольных. И конечно, ни с одной так и не познакомились. Одной из тех нескольких прикольных была как раз эта медсестра.

Мы преградили ей путь и начали нести полный бред. Она сразу поняла, что мы два лошпена, которых не стоит бояться, обошла нас и пошла дальше. Мы догнали её и снова преградили ей путь. Потом представились и стали просить её, чтобы она сказала нам своё имя. Ей эта идея не понравилась, она снова нас обошла и продолжила путь домой или куда она там шла.

Я оставил попытки познакомиться с ней и остановился, а мой друг, возмутившись таким поведением девушки, пошёл за ней следом. Он шёл молча в шаге от неё, шёл за ней, шёл и смотрел на неё, шёл, а потом не выдержал, догнал и шлёпнул её по жопе. После этого развернулся и дал ёбу.

Шлепок получился сильным, и эхо разлетелось по пустынной улице и дошло до меня. Я хихикнул, и мне стало стыдно за поступок своего друга и за себя тоже.

Очень хочу верить, что она меня сейчас не узнала и не узнает вообще. Иначе это ёбаный стыд, пиздец и грусть ебаная.

Я вышел из больницы, домой валить желания не было. Я решил немного сменить маршрут и заглянуть в столовую, где работал мой кореш Макс. Я достал телефон и позвонил ему.

минус три

— Алё.

— Алё, Макс. Ты работаешь сегодня, уже на месте?

— Я — да, а хуй — в тесте, — ответил Макс.

— Я тут рядом нахожусь, могу зайти, если хочешь.

— Давай, заваливай, — согласился мой друг.

Я пошёл к Максу. Небо немного прояснилось, и на улице вроде как даже посветлело. Подходя к столовой, я заметил у кустов машину «скорой помощи». Я поравнялся с ней и увидел на земле мужика в грязной желтухе и грязных штанах, который лежал на боку, подложив руки под голову и слегка согнув ноги, будто спал. Всё, что меня смутило, — синеватое лицо. Я пересёкся взглядом с врачом «скорой» — он молча курил и о чём-то думал — и прошёл мимо. Навстречу мне проехал ментовской уазик. Я обернулся, он встал возле машины «скорой помощи».

«Любопытно, — подумал я. — Может, я только что посмотрел на трупака?»

Когда-то я уже видел нечто похожее — какой-то пузатый мужик лежал на земле в форме звезды, раскинув руки и ноги в стороны. Вокруг него столпились люди, кто-то пытался оказать ему первую медицинскую помощь. Я заметил проезжавшую машину нашей доблестной милиции, которая, увидев скопление людей возле лежащего человека, замедлила ход. Машина медленно проехала в метре от столпотворения, из её окон можно было заметить любопытствующих сотрудников органов правопорядка, и, не останавливаясь, добавила скорости и исчезла из виду.

После увиденного спящего жмурика я почему-то вспомнил одного дядьку, которого встречал каждое утро, когда ходил на учёбу. Он шёл мне навстречу, и мы с ним всегда пересекались примерно в одной и той же точке. Иногда он шёл с маленькой девочкой, наверное, дочкой, которую, возможно, отводил в детский сад. Он был высокий и всегда шёл быстро, поэтому девочка, которая ему была чуть ли не по колено, буквально бежала за ним трусцой. Мы с ним виделись каждый будний день на протяжении двух или трёх лет. А потом он вдруг перестал ходить по этой дороге. И всякий раз, проходя мимо того места, где мы с ним обычно пересекались, я вспоминал его и думал:

— Может, он на больничном или в отпуске?

— Может, он сменил маршрут?

— Может, он стал ездить на работу на автобусе или на машине?

— Может, он сменил работу или место жительства?

А однажды я, просматривая некролог в газете, увидел фотку этого самого дядьки. Там было написано, что он умер сорок дней назад после непродолжительной болезни. И что родные очень скорбят по нему и никогда его не забудут.

Я зашёл в столовую. Народа там почти не было. Я гуднул Максу, он вышел.

— Здорова.

— Соси ты хуй у Николая Второго, — Макс пожал мне руку. — Чё, как сам?

— Хожу на уколы, — я показал ему пакет с лекарствами.

— Ха. И как, выздоравливаешь?

— Не, мне на положительный исход можно не надеяться, я же не кино с хорошим концом.

— А ты увлекись народной медициной и самолечением.

— И что делать?

— Повторяй за мной, — начал Макс. — Подними правую руку вверх.

— Поднял, — сказал я без энтузиазма.

— А теперь резко махни ею и скажи: «Да в рот оно ебись!»

— Ха-ха, — я улыбнулся. — Знаешь, кто мне уколы делал?

— Кто?

— Помнишь, мы как-то одну тёлку пытались ночью закадрить, а она на нас смотрела, как на говноедов?

— За которой я пошёл, как маньяк, и по жопе шлёпнул?

Я засмеялся и закивал.

— Ебануться-обосраться! — воскликнул Макс и тоже засмеялся. — И чё, она тебя узнала?

— Надеюсь, нет.

— А как она выглядит, не поплохела?

— Выглядит лучше нас, будь уверен.

— Ну чё, завтра идём на уколы вместе, — довольно заулыбался Макс.

— Прямо возле столовой мужик какой-то валяется, — сказал я ему последнюю новость, решив сменить тему.

— Хуй на него. Лучше расскажи мне ещё про медсестричку. Во что она была одета?

— Ха-ха, не знаю, я думал только о том, чтоб она меня не вспомнила.

— Эх, ты! Чего ты растерялся? Надо было наоборот ей напомнить. Хе-хе-хе.

— А возле мужика уже была «скорая», и менты подъехали, — продолжал я загробную тему.

— Да тут постоянно какие-то мужики валяются. Хоть бы раз пиздатенькая тёлочка попалась. Уж я бы ей оказал медицинскую помощь, — засмеялся Макс.

— Он вроде дохлый был, рожа синяя. Наверное, раз менты приехали, точно дохлый.

— Это всё хуйня. У всех колдырей цвет кожи — синий. А «скорая» вообще без ментов никуда не ездит. Они у них на хвосте, на каждый вызов с ними едут, типа как охрана. Мало ли, куда их вызовут.

— А, я этого не знал.

— Ты, кстати, хавать не хочешь? Я могу тебя чем-нибудь угостить, — предложил Макс.

— Не знаю. А чем?

— У нас есть щи, пюрешка с котлеткой, салатеи, выпечка. Выпечку я сегодня сам мутил — временно кондитера подменяю.

— Наструхал, небось, в тесто? — спросил я с улыбкой.

— А то как же. У меня день зря пройдёт, если в тесто не кончу. Иногда, знаешь, выковыриваю перхоть подзалупную — и в компот!

— Хехехе, — я засмеялся.

— Я положил вам в пирожок подзалупный творожок. Чтоб улучшить настроенье, сопли я запёк в печенье. И, чтоб нам не обломаться, ну не смог я удержаться, в шаурму вложил гондон — с мыслью, смех чтоб вызвал он, — прочитал Макс стихотворение собственного сочинения.

— Ха-ха, — я слегка повеселел.

— Ну чё, будешь что-нить? — спросил он ещё раз. — Пюрешка, котлетосы, салатеи, щи…

— Щи — хоть хуи полощи, — грустно произнёс я. — Давай компот и выпечку какую-нибудь. Только немного, я не особо хочу жрать.

— Не вопрос. Иди падай за любой свободный стол, ща я всё принесу, попиздим, пока народа мало.

Я сел в самом углу и стал осматривать помещение. Мне казалось, что здесь пахнет, как в Советском Союзе. Не знаю почему, но у меня всегда запах школьной столовой и вообще любой столовой ассоциировался с Советским Союзом. Наверное, это из-за внешнего вида помещений, до которых ещё не успел докатиться современный евроремонт. Я мотал башкой, пока мне в глаза не бросилось слово «соусы».

— Соусы, — прочитал я тихо вслух. — Соусы́, — прочитал я ещё раз, сделав ударение в конце слова. — Хех.

Похоже, я придумал новое слово, всего лишь изменив ударение в старом. Есть же сорежиссёр, который помогает основному режиссёру. Вот и соусы́ помогают основным усам. Например, соусы́ — это след от молока или…

— Хавай, — Макс поставил на стол стакан с компотом и тарелку с выпечкой.

— Спасибо, — сказал я и принялся точить. — А тебе ничего не будет за то, что ты меня на халву кормишь?

— Пф, конечно, нет. Ну если будет, я оплачу. Тут выпечка дешманская, не ссы. Всем похуй.

— Я придумал новое слово, — опять поделился я последней новостью.

— Ну-ка, — Макс был заинтересован.

— Соусы́ — помощники усов; например, след от молока или любой другой хуйни.

— Ха-ха. Не-не, ты чё, я это до тебя придумал ещё хуй знает когда, — сказал Макс. — И стих: нам гондоны не нужны, мы гондоны сами, углубимся мы в пизду мокрыми усами!

— Хахаха, — я откусил от пирожка, он был с картофаном. — Вкусно.

— А то, я же пиздат, как самиздат.

— Слушай…

— …а теперь нюхай, — перебил меня Макс.

— Мне стрёмно, точно всё нормалды?

— Да хорош уже нудить! Конечно, нормалды. Я тут уже год работаю. Ты думаешь, здесь все такие честные, что ли? Я тебе сейчас приколю всю правду о столовых, чтоб ты не думал, что ты самый наглый и всех объел.

В столовых есть шесть цехов: холодный — это салатеи, закусон; горячий — супцы, картофан; мясной — котлетосы; рыбный — говно… Ну правда же, в рыбном цеху готовить говно удобнее всего.

— Не знаю, ты же повар, — пожал я плечами.

— Овощной, — продолжил Макс, — тоже говно и кондитерский — тесто.

— В которое ты дрочишь, — добавил я.

— Да.

— Скажу честно, вкусно дрочишь, — похвалил я друга за выпечку.

— Спасибо! За каждым цехом закреплён работник. И в зависимости от масштаба столовой — какая у неё пропускная способность — выносится хавка. Из маленькой столовой меньше вынесешь. Каждый работник может тырить на всех — из каждого цеха всем достаётся, а может только для себя.

Конечно, вынос продуктов ещё зависит от заведующей, которая себе выносит больше всех. А иногда вообще не выносит. Поэтому повара и кондитеры могут выносить, даже не говоря ничего заведующей.

С каждого блюда убирают по несколько граммов, хуяк — и в сторону. Это же хер кто заметит! В итоге получается заебись такая порция. Ну или можно в котлетосы положить хлеба больше, чем мяса, например. В отстойных столовых вроде этой вообще могут тухлятину подавать.

— То есть?

— Наверное, единственная норма, которую здесь соблюдают, — температурная обработка. Изваляй продукт хоть в говне…

— В смысле — в рыбном цеху?

— Да. Ха-ха. А потом пропеки получше — и ништяк. А свежую жрачку себе домой.

— А я-то жру нормальную еду? — испуганно спросил я. — А то у меня желудок слабый.

— Ну что я, своего кореша хуйнёй какой-нибудь буду кормить, что ли? — возмутился Макс.

— Заебись вы тут устроились, — подытожил я.

— Ты ещё учти, что из столовых выносятся не только продукты. Ещё выносятся моющие средства. Даже рабочую одежду — и ту выносят на тряпки.

— В хозяйстве и хуй — верёвка, — оформил я вывод.

— Ну. А ты из-за двух пирогов зассал.

— Надо было тоже в повара идти, — сказал я, доедая второй пирожок.

— Ну, кстати, от жадности тёлки жрут прямо на работе. Когда я пошёл учиться на повара, у нас в группе были почти все тёлки. Все такие клёвенькие, фигуристые. Так к концу года, когда началась практика, почти все себе наели охуенно огромные пердаки, я аж охуел.

— Ха-ха.

— А ты чё? Так и не придумал, чем будешь заниматься?

— Придумал, я хочу заниматься изготовлением сыра под названием «Иисус».

— Да ну на хуй! — не поверил мне мой друг.

— Даже слоган придумал: Иисус — сыр божий.

— Хахаха, — засмеялся Макс.

— Переоденусь в ебулбека и буду торговать сыром на улице. Санитарную книжку только заведу.

— Да её обычно все покупают, чтоб кучу врачей не проходить. Уж ослоёбы точно, если они вообще про неё слышали. Так что не ссы.

— Ну тогда тем более всё круто, — закончил я грустным голосом.

— Ну, ёпта, ну что ты грустишь? Давай порнуху посмотрим, у меня на мобиле есть прикольная — конь ебёт тёлку, она орёт.

— Давай, — согласился я.

— Так, а где моя мобила? — Макс начал шарить по своим карманам. — Только что же ты мне звонил… Я тут недавно такую хитрую хуйню придумал, чтоб мобилу не испачкать… Сука! И посеял мобилу, ха-ха. Блядь, я настолько хитёр, что постоянно сам себя наёбываю!

— Профи, — похвалил я друга.

— Ладно, в другой раз покажу. Ну чё, я пойду дальше работать. Ты доел? Ещё будешь?

— Доел, спасибо. Не, мне хватит. Куда посуду?

— Да оставь на столе, кто-нибудь уберёт.

— Да ну, оставлять на столе — это же свинство.

— Как хорошо тебе и мне ебаться голым на столе! — зачитал Макс очередное своё стихотворение, как рэп. — Похуй, давай унесу, — он взял посуду и кивнул мне: — Заваливай, если будешь недалеко, а вообще — на созвоне. Медсестричке привет передавай. И не грусти, а то грудь не будет расти.

— Пока.

Я вышел из столовой; чуть левее от здания какой-то грязный хачик торговал овощами.

Я пошёл домой. На сегодня у меня больше никаких дел не было. Я шёл медленным шагом, обходя лужи и… обходя лужи. Навстречу мне двигалось очень знакомое здание. Это была моя школа.

минус четыре

Из которой меня выгнали. Конечно, не выгнали, сделали проще. По правилам этой типа элитной школы для мажоров, чтоб из девятого класса попасть в десятый, надо поступить в десятый. Сдать экзамены и все дела. Проблема была в другом: экзамены разрешали сдавать не всем, а только тем, кто хорошо учился. Вроде как. Ну или если твои родочки при бабле, то:

— Алло, здравствуйте, это директор школы, где учится ваша дочь.

— Да. Что вы хотели?

— К сожалению, она не поступила в десятый класс. Но мы бы с удовольствием нашли ей место, если вы нам на выбор: поможете материалами для ремонта помещения, купите несколько компьютеров в кабинет информатики, поставите новую мебель в учительскую и приёмную директора, — и всё такое.

Конечно, я упростил, всё это делается не так топорно. Директор тщательно пробивает родочков. Если они владеют мебельной фирмой — значит, им предлагают мебель поставить в школу. Если они занимаются изготовлением окон — поставьте окна. Если торгуют оргтехникой — значит, отгрузите в школу технику. Если у родочков бизнес посерьёзней, чем магазин или фабрика, она (директор) ещё что-нибудь придумает.

И, надо сказать, народ ведётся, потому что у школы налажены пути поступления в хорошие (или относительно хорошие) вузы столицы и северной столицы.

Но так как школа маленькая, сшибать бабки с родочков только своих учеников — дело не очень доходное, и ушлая директриса придумала новый способ заработка. Или не придумала, а толково использовала чей-то.

В школу приезжает преподаватель из столичного вуза и проводит курсы для поступления. Естественно, для своих учеников эти курсы проводятся бесплатно, они же и так башляют каждый месяц за обучение в этой мажорской клоаке. Директор даёт объявление и набирает на эти курсы желающих из других школ.

А после курсов оказывается, что в вузы поступили только свои лицеисты, а почти все ученики других школ в проёбе. Потому что ещё до курсов было известно, сколько человек куда поступит, а остальные просто отгрузили бабло, завернув его в светлую надежду.

Я всегда учился без троек, но в девятом классе со мной что-то случилось. Я жутко скатился, и все были в полном недоумении — как такое могло произойти? Очень просто. Я же попал в эту школу благодаря тому, что тут работала моя мама. Она работала бухгалтером. А когда я перешёл в девятый класс, она уволилась, потому что нашла работу, где платили больше. И тут началось самое интересное.

Класс решает самостоятельную работу по алгебре из пяти заданий. Сдаёт. Через какое-то время учительница раздаёт работы обратно, а там напротив каждого задания стоит «плюс», если задание выполнено верно, «минус», если неверно, и в конце оценка. У меня доходило до абсурда. Я получал листок, на котором стояло пять плюсов, а итоговая оценка была «четыре».

— Так что же ты не подошёл к учительнице и не спросил, почему тебе поставили четвёрку, всё же правильно сделано? — спрашивала меня мама, смотря на листок с самостоятельной работой.

— Не знаю, — пожимал я плечами. — Я подумал, что она, как и класснуха, тоже что-нибудь начнёт говорить про меня на весь класс.

Однажды мой классный руководитель… Блядь, школа — это такой пидорский отстой. Я сейчас думаю о ней и понимаю, что учителями становятся ещё большие неудачники, чем я, которые напрочь отсечены от карьерного роста. Какая, в пизду, любовь к детям? Разве что злость на них вымещать. Ну поднимут тебе ебучий разряд, а хули толку, если ты из года в год объясняешь разным дебилам, которые тебя не слушают, что ебучую силу тока можно получить, разделив ебучее напряжение на ебучее сопротивление. Хахаха. Или слушать, как тупые имбецилы мучаются, пытаясь по памяти рассказать стих какого-нибудь поэта, который сдох вообще хуй знает когда. А, ну да, забыл. Можно же завучем стать. А завуч — это не хуй собачий.

Короче, мой классный руководитель пришла к нам и объявила, что скоро в какой-то хуйне будет какая-то хуйня (спектакль), на который идти можно по желанию, но заплатить за вход должны все. Я не знаю, что она хотела замутить — перед директором, что ли, выебнуться и показать, что у неё дружный класс и стопроцентная посещаемость. Или мутка посерьёзнее.

У меня были деньги на обед, но я отдал их за билет, чтоб не выделяться.

— Ты что, пойдёшь на этот спектакль? — удивилась мама, узнав вечером, что обеденные деньги ушли на какое-то говно.

— Нет.

— Зачем же ты их тогда сдал? — удивилась она ещё больше.

— Потому что она сказала, что все должны сдать, — пояснил я.

— Сейчас я ей позвоню и скажу, чтоб она вернула деньги, — твёрдо решила мама. — Я не собираюсь давать деньги на не пойми что.

И на следующий день мой классный руководитель начинает свой блядский урок литературы. И говорит:

— Павловский, подойди-ка сюда.

Все, как долбоёбы, сразу же повернули свои тупые бошки на меня. Ебать, Павловского ни разу не видели. Я подошёл к ней. Учительница медленно достала кошелёк из своей сумки, вынула оттуда сумму за билет, бросила её на стол и сказала, театрально… Так, тут лучше поменять местами… вынула оттуда сумму за билет, сказала её на стол и бросила мне в лицо, театрально исказив голос:

— Забирай свои деньги!

Потом она обратилась к классу с ухмылкой на ебле и так же театрально усмехнулась:

— Представляете, вчера позвонила мама Серёжи Павловского и сказала, что у них нет денег на билет.

Ну и, конечно, на меня начали пялиться ещё больше, лыбиться, смеяться и нести всякую хуйню, которую я даже не слушал.

Как только я сел на своё место, жалея, что у меня нет с собой ширмы или шапки-невидимки, учительница тут же сказала, что сейчас Серёжа ещё выйдет с книгой Данте и перед всем классом будет читать вслух какой-то отрывок из «Божественной комедии». Я, охуевший только что от этого позора, ответил, что я ничего ни перед кем читать не буду, за что сразу же получил двойку.

С тех пор я вообще не разговаривал с учителями, а молча соглашался со всем, что они говорили.

Пожалуй, только один раз я открыл свой рот, когда меня начала гноить шлюха, преподававшая у нас физру, потому что… Не помню, что именно там было. В голове остался только эпизод, где я предложил ей отсосать.

Я потом всё приколол бухому батьку, и он тогда спросил, думая, что предложение физручке пососать — это только начало истории: «И чё, я не понял, она у тебя отсосала, что ли?»

Ещё чуть позже я выиграл олимпиаду по немецкому языку среди девятых классов, но мне дали всего лишь второе место. Я успокоил себя тем, что интеллигенция всегда была прослойкой.

Оценки за четверть я получал таким же образом — на балл ниже или сразу три.

В общем, в десятый класс мне поступить не дали, потому что в итоговом аттестате за девятый у меня не оказалось ни одной пятёрки, даже четвёрок было мало.

И я не жалею, потому что нищеброду в школе для мажоров с липовыми медалистами делать не хуй, пускай там и правда даётся самая охуенная база.

Я помню один смешной момент, после которого меня и ещё нескольких учеников чуть не отчислили из школы. У меня была мелкая петарда, совсем крохотная, миллиметров пятнадцать в длину и пять в толщину. Я притащил её в школу и предложил взорвать. Было решено её поджечь и выбросить в форточку, чтоб взрыв произошёл на улице. Бросать вызвался самый высокий из нас, потому что ему было легче всего выбросить горящую петарду в окно, стоя на подоконнике.

Нас было трое. Один чиркал зажигалкой, я должен был сунуть фитилёк петарды в огонь, дождаться, пока он загорится, и быстро передать её тому, кто стоял на подоконнике. Последний должен был её хладнокровно бросить в форточку, а петарде доставалось самое простое — взорваться в воздухе, не успев упасть на землю.

Мы порепетировали. В теории ошибок не было, все расчёты были верны. На шухер был поставлен первый попавшийся задрот, позадротистей меня.

Зажигалка загорелась, я сунул фитиль петарды в пламя, фитиль начал искриться, я быстро развернулся и отдал петарду самому высокому. Самый высокий прицелился и бросил…

Петарда нелепо ударилась о раму и упала вниз между двух стёкол. Самый высокий повернулся ко мне, мы пересеклись взглядами и заорали хором, будто мы были персонажами какой-то комедии про подростков-идиотов:

— АААААААА!!!!

Спустя ещё полсекунды мы втроём побежали из кабинета, но успели добежать только до первых парт у двери, как раздался взрыв. Это была, блядь, мини-Хиросима. До сих пор не могу поверить, что такая маленькая петарда способна так ебануть.

Не останавливаясь и не оборачиваясь, мы продолжили побег из кабинета, но в дверях наткнулись на завуча, которая силой впихнула нас обратно в класс и зашла следом.

Вот на хуй ставить кого-то на шухер, если он даже предупредить, блядь, не может, что по коридору идёт завуч?

Нам здорово повезло, что кроме громкого взрыва больше ничего не было. Стёкла в рамах остались целы и даже не треснули. Но мозги нам выебали капитально. Мы стояли перед всем классом, и нашим одноклассникам говорили, чтоб они на нас хорошенько посмотрели, запомнили и поняли, что такими идиотами и серой массой быть западло, и сделали для себя выводы.

Вспомнив момент с переглядыванием и хоровым паническим криком, я заулыбался и шёл домой с широкой улыбкой, будто у меня была счастливая и хорошая жизнь.

Жаль, что в то время ни у кого не было мобильного телефона с видеокамерой, если они вообще тогда существовали. Я бы с удовольствием ещё раз пережил этот сумасшедший момент, когда петарда ещё не взорвалась, но было уже очевидно, что мы проебались. И хочется поржать, но надо валить…

— Эй, пацан, стой!

Я обернулся. Ко мне быстро приближался какой-то гопник.

«Оо, какой жёсткий контраст! — подумал я про себя, ещё больше разочаровываясь в этом дне. — Только я повеселел, вспомнив про петарду, как мне сейчас в очередной раз объяснят, кто я по жизни и где моё место. Типа: вот ты сидишь на киче, а тебе дают веник и говорят: „Ну-ка сыграй". А что ты ответишь? — Не знаю. — Лохан, блядь. Надо отвечать: „А ты настрой, ёпта". Хаха. А нарисуют тебе мяч на стене и скажут: „Пни! " Хули ты будешь делать, а? — Не знаю. — Ну ты дуралей ваще, блядь. Надо отвечать: „А ты, на хуй, накати, блядь". Хахаха! А слышишь, иди сюда. Ну-ка встань на эти две спички. Да заебал, не ссы. Давай, вставай. И теперь возьми ещё в каждую руку по спичке. Да не ссы, больно не будет. Бери! Да бери, заебал, не обижу. Ха-ха, блядь, смотри, лыжник, ебать. Слышь, лыжник, блядь, езжай на олимпиаду, на хуй. Хахаха. Раиса Сметанина, блядь».

минус пять

— Здорово! Как тебя зовут?

— Серёжа, — представился я, пожимая протянутую руку.

— Паша, — представился он в ответ. — Давай отойдём кое-куда, попиздеть с тобой надо.

— Говори здесь, я не хочу никуда идти, — как-то резковато ответил я и даже сам испугался, потому что, если всё кончится для меня плохо, я не уверен, что смогу выдержать этот борзый темп до конца.

— Чё ты такой грубый? Расслабься.

— Чё ты хотел?

— Эта… — начал он, оглядываясь по сторонам. — А ты чё так со мной грубо разговариваешь?

— Говори, что хотел, мне некогда.

— Слышь… Есть телефон позвонить?

— Нет.

— Ну чё ты мне пиздишь? Сейчас у всех есть телефоны, — он достал свою трубку и начал крутить её в руках.

— Так со своего и звони, — ответил я.

— Да я с корешем из другого города побалакал несколько минут, и весь кэш как Фома хуем слизал. А мне надо с тёлочкой всего на два слова созвониться, и всё. Чтоб ты ничего не подумал, я тебе свой телефон в залог оставлю. Смотри, нульцель, ёб, — он протянул мне свой мобильник.

— У меня нет телефона, — я стоял на своём.

— А если я найду? — он убрал свою трубку в карман.

— Чё, парней нравится лапать?

— Ты хули мне дерзишь?

— Ты дерзишь! Я тебе сказал, что у меня нет телефона, а ты мне не поверил и начал угрожать.

— Пиздец ты, Серёга, отчаянный, бля. Чё, метла заебись работает, да?

Я не знал, что такое метла в его контексте, и не знал, что ему на это ответить. Я бы вообще с удовольствием с ним даже не стал разговаривать, но мой опыт мне говорил, что игнор для меня не вариант.

— Покажи мобилу, — снова начал клянчить Павел.

— Да нет у меня мобилы, сказал же!

— Пиздишь ты мне, Серёга. Кто пиздит, тот пидорас.

— Ладно.

— Кто пиздит, того ебут. Согласен?

— Мне всё равно. Если это всё, то я пойду.

— Стой, — Пашаня схватил меня за руку.

— Чё тебе надо? — я вырвал свою руку.

— Короче, Серый, такая тема… Надо денег!

— У меня нет.

— Опять пиздишь. Я с тобой по-хорошему, а ты мне пиздишь, — Павел развёл руками.

Вот этой фразой он как бы намекнул, что у него раздвоение личности, потому что когда гопников двое, они часто играют в плохого и хорошего. Один напирает и говорит, что сейчас ёбнет, а второй его типа успокаивает, а потом поворачивается к терпиле и говорит: «Слушай, дружище, я не смогу его долго сдерживать, давай уже решай что-нибудь», намекая, чтоб тот им добровольно отдал деньги с улыбкой на лице.

Так же и Паша, видимо, боролся со своей тёмной половиной, которая хотела меня отпиздить:

— Я только что видел, как ты сигарчухи в магазе покупал!

Очень хотелось сказать: «Кто пиздит, того ебут, согласен?» — потому что я не курил, в магаз не заходил и ничего там не покупал, но ко всему этому, чего я не делал, я ещё был сыклом и сказал только:

— Я не курю и сигареты не покупал. И денег у меня нет.

— Чё, блядь, даже, писярика не будет, что ли? — напирал на меня Павло.

— Нет.

— А это чё? — он кивнул на мой пакет с лекарствами.

— Какая разница? — я не хотел доставать ампулы и показывать ему, потому что боялся их разбить, а лекарства были недешёвые. Да и вообще, тебя ебёт? Ты кто, на хуй, такой, чтоб я с тобой, блядь, разговаривал, хуесос?

— Вопросом на вопрос отвечают только пидоры. Ты чё, Серёга, пидор, что ли?

— Нет.

Как-то я шёл домой, обгонял двух парней по дороге и попал на интересную часть рассказа: «…а он ко мне подходит и начинает что-то говорить. А я ему в ответ: „Слушай, я не силён в ваших базарах, качелях. Если хочешь, давай один на один прямо сейчас..."»

Я их обогнал, и что было дальше, не слышал. Как жаль, что я не могу так же сказать этому дятлу. Я знаю прикольное выражение от Макса: «Я тебе рожу растворожу», но вот сказать его, конечно, зассу, а уж ёбнуть ему — тем более. В этом была моя проблема — я всегда боялся ёбнуть первым, ёбнуть вообще. Боялся драки. И я очень тяжело входил в состояние, когда всё похуй и будь, что будет. Да мне вообще это состояние было незнакомо.

Пожалуй, остаётся только ответить на все его вопросы, подождать, пока у него закончится запас маргинального псевдофольклора, услышать в свой адрес какое-нибудь оскорбление, может, угрозу, что при следующей встрече я точно отхвачу, и на этом, думаю, он сам отвалит и телепортируется на свою планету Быдля. Короче, взять измором и нудностью.

Эту позицию конченого терпилы, наверное, можно сравнить с тёлкой, которую насилуют, а она даже не шевелится. Она знает, что её отъебут и отпустят. А будет дёргаться — зубы выбьют. И она, стиснув психику и закрыв глаза, терпит, не считая это унижением. Вернее, убеждая себя в том, что у кого-то может быть гораздо хуже, а это можно пережить.

— Тебе чё, впадлу, что ли, показать, что у тебя в пакете?

— Да.

— Впадлу только пидорасам. Ты же только что сказал, что ты не пидор. Опять пиздишь, Серый.

Удивительно, как у него доёб строится через пидорасов. Чуть что — пидорас. Спиздел — пидорас, тебя выебут в жопу. Что-то впадлу — пидорас. Ответил вопросом на вопрос — пидорас.

— В пакете мои вещи, телефона и денег там нет.

Я обтекал и выглядел как жалкий чмошник.

— Чё ты меня напрягаешь? — Павел толкнул меня в грудь. — А?

— Я тебя не напрягаю, — сказал я испуганно и напрягся так, что чуть по швам не разошёлся.

— Ты чё, охуел? — он толкнул меня в плечо.

Хотелось ответить детской хуйнёй: «Я хуй не ел, я тебе на обед оставил», но и это я не смог произнести вслух.

— Я тебе щас по ебалу дам, блядь. Хули ты меня напрягаешь, урод? Там, во дворе, пацантре сидят. Хочешь, позову?

— Нет.

— Бабки давай, блядь, или телефон, — он ещё раз сильно толкнул меня в грудь, я зашатался.

— У меня нет денег и телефона, — мямлил я, как хуй знает что.

Я подумал, что моя ситуация стала бы хуже, если бы мне сейчас кто-нибудь позвонил. Я сразу вспомнил случай, который произошёл со знакомым Макса.

Его знакомого остановили три каких-то чувака, почти сразу же стали бить, и тут у него зазвонил телефон. Гопники забрали мобилу и свинтили. Чувак еле поднялся и пошёл писать заявление в ментовку. Ему показали какие-то фотки, он узнал двоих из троих. И через несколько часов всех поймали. И срок-то дали только тому, у кого нашли дешёвый телефон, который ещё даже хуже, чем мой. А остальным — штраф и общественные работы, потому что им даже восемнадцать не исполнилось.

Можно было, конечно, предупредить Павла, что он когда-нибудь обязательно сядет всего лишь за мобильный телефон, но я решил этого не делать, потому что…

— Я тебе сейчас ебало разобью, — продолжал угрожать Паха.

Я молчал. Кто хочет разбить кому-то ебало, берёт и бьёт, а не орёт, что вот ещё чуть-чуть — и точно разобьёт.

Когда я учился в техникуме, видел смешной скетч — как два картавых идиота закусились между собой.

— Я тебе сейчас ебало хазобью, — говорил один другому.

— Ты чё, мне угхожаешь, что ли? — отвечал второй.

— Я тебе не угхожаю, а пхосто сейчас ебало хазобью, и всё, — продолжал первый.

— Ну давай, бей, хули ты! — заводился второй.

— Бля, ещё хоть слово скажешь, тебе точно пхилетит в ебло!

— Ну давай, давай! — уже был готов к драке второй.

Наступила пауза.

— А почему я тебе должен бить ебало? — вдруг возмутился первый.

— Потому что ты долбоёб! — взорвался второй.

— Ты чё, охуел, я тебе сейчас ебало хазобью! — продолжил злиться первый.

Кончилось всё тем, что их разняли одногруппники.

Я подумал, что Павлуша тоже сейчас вот-вот ещё чуть-чуть — и отвалится. Потолкается и отъебётся. И раз он сам не прошёл проверку на отмороженность и понял, что я его почти не испугался и хуй что ему отдам, можно валить.

— Хули ты смотришь? — Пашок вплотную подошёл ко мне.

— Я пошёл домой, — сказал я и развернулся в другую сторону.

— Стой! Я тебя не отпускал! — заорал Пашан и пошёл за мной. — Иди сюда, бля.

Я решил вообще никак не отвечать, а просто идти домой, хотя ноги тряслись так, что я чувствовал себя человеком-вибратором.

— Ну и пиздуй, сыкло! — обиженно сказал Пашка и толкнул меня сильно в спину.

Я упал, быстро поднялся и пошёл домой, стараясь не оборачиваться. Хотелось верить, что никакие соседские пиздюки не видят, как я позорно уёбываю с места событий, но мои комплексы, не щадя меня, будто нарочно сообщили, что это видели все.

Надеюсь, мои лекарства, хоть толка от них всё равно не будет, остались целы.

— Ещё раз тебя встречу, пизда тебе будет, урод! — грозно крикнул мне в спину Павлик.

минус шесть

Вот мудак. Мозгов как у канарейки — на два раза свистнуть. А не пошёл бы я в столовую к Максу — не изменил бы маршрут и никого бы не встретил. Или встретил? Может, я бы тогда двоих или троих идиотов встретил и вообще бы пизды получил? Это я могу.

Когда я был ещё девственником (сейчас), я совершенно случайно познакомился с какой-то мелкой пиздючкой. Я ей понравился, а раз так, она мне тоже, в общем-то, понравилась.

Мы несколько раз прогулялись, позажимались в подъезде, я её потискал везде. И конечно, мне захотелось впервые в жизни потрахаться и, конечно же, я ей не сказал, что у меня ещё никого не было. Наоборот, я ей напиздел, что я пахарь-трахарь и отлизываю, лишь бы только она дала. Но позже выяснилось, что она тоже целка, а я совсем не тот, от кого она хотела бы получить с неба звезду. Мы типа расстались, а через несколько месяцев она вдруг снова объявилась. Она позвонила вечером, когда я уже почти спал, и стала разводить свою хуйню:

— А ты помнишь, как нам было хорошо вместе?

И я, разумеется, начал подпиздывать, потому что понял, что мне светит. И ответил:

— Я до сих пор вспоминаю о тебе и жалею, что у нас ничего не получилось. Мне нравится вспоминать наши прогулки, а ещё ты очень классно целуешься.

И тема пошла. Она:

— Да. А ведь мне тоже очень не хватает тех вечеров. А у тебя сейчас кто-нибудь есть?

— Нет, — отвечаю я, — я месяц назад расстался с девушкой… Так и не смог привыкнуть к ней после тебя.

Ха! Расстался с девушкой? Да на хуй я кому нужен!

— Я тоже рассталась с парнем. Он был гондоном. Может, дубль два?

Оказалось, что она нашла того, с кем решилась впервые потрахаться, но никакой звезды с неба не упало, а бабочки внизу живота быстро сдохли и начали вонять. Я в очередной раз напомнил, что я трахарь-пахарь и отлизываю, и она согласилась прийти ко мне в гости на ночь. За ней нужно было только зайти и привести к себе домой.

Я взбодрился, предупредил родочков, что у меня будут гости, и побежал встречать свою новую-старую подружку, придумывая по дороге отмазку после того, как я, вставив в неё свой член, кончу через десять секунд.

Выйдя на улицу, я сразу же нашёл пятьсот денег и обрадовался ещё сильнее. Я летел на крыльях первого секса, обвернув найденную купюру вокруг члена на удачу, думая только о хорошем, и не дошёл где-то метров сто. Мимо проходили два гопника, и один из них спросил:

— Есть сигарета?

Я такой вопрос слышал много раз и знал, что это паховая ситуация. Если я остановлюсь — меня, скорее всего, нагрузят на мои найденные деньги и опустят морально так, что я не смогу потрахаться, потому что не встанет. А если я не остановлюсь, игнор будет равноценен оскорблению, а это не просто нагрузят на деньги, это ещё и гарантированный пиздарез. Но так как я почти дошёл, я не остановился и ускорил шаг, искренне надеясь, что они крикнут что-нибудь в спину и отвалят. Но они не отвалили. Проорав несколько раз: «Эй, ты чё, глухой, что ли? Стой! Иди сюда!» — они побежали за мной, догнали и началось…

— Слышь, стой. Хули ты нас игноришь?

— Потому что я не курю.

— Да и чё? Тебе впадлу, что ли, остановиться и сказать: «Бля, пацаны, у меня нет сигареты»?

— Нет. Пацаны, у меня нет сигареты.

— Ты хули такой наглый?

Один из них попытался меня ударить, я увернулся и побежал. Мимо меня проезжало такси, и я захотел его тормознуть, прыгнуть в машину, заорать, как в кино: «Гони, гони, гони!» — и отдать таксисту все найденные деньги, но не решился. Мне было стрёмно всё: тратить просто так найденный баблос и ловить с колёс кого-то, кто мог ещё и не остановиться.

Я уёбывал, они бежали за мной. Мимо проходили люди и смотрели, как меня пытаются догнать два отморозка, а так как бегал я неважно, очень скоро у них это получилось.

Меня повалили на землю и стали бить ногами. Опыт получения пиздов за просто так у меня был, поэтому я старался уменьшиться в размерах и закрыть голову руками. Но один молодой человек любезно оторвал мои руки от моего лица, а второй молодой человек любезно мне сделал пластическую операцию на носу подошвой своей кроссовки.

— Что вы делаете? Прекратите! Я сейчас милицию позову! — закричала какая-то женщина.

Два суперкрутых чувака тут же испарились. Женщина помогла мне подняться и спросила, всё ли со мной в порядке. Я сказал, что не знаю. Из носа сильно текла кровь. Я достал платок, зажал им нос и запрокинул голову назад.

— Что ты им сделал? — начала расспрашивать меня женщина. — За что они тебя так?

— Потому что я не курю, — ответил я.

— Это как так? Ты им что-то сказал не то? — допытывалась она.

— Я их даже не знаю, — сказал я, как гундос.

— Даже не знаешь? — удивилась она.

— Нет, я их впервые в жизни видел и, надеюсь, больше никогда не увижу.

— Так не бывает! — не поверила мне женщина.

И, услышав это, я вдруг понял, что она морально переметнулась на их сторону. Она смотрела на меня, как на зачуханного неформала, и думала, что я получил за дело, но мне было стыдно признаться, за что я получил, поэтому я соврал и сказал, что я их впервые увидел.

— Извините, а у вас нет зеркала?

— Сейчас, — сказала она уже совершенно другим тоном.

Она достала из своей сумочки зеркало и даже не дала мне его в руки, а держала его на уровне моей груди, брезгливо морща своё лицо. Я нагнулся, чтоб поймать себя в отражении, и приблизился к зеркалу, чтобы получше себя рассмотреть, но женщина резко сделала шаг назад.

Я успел увидеть, что у меня сильно опух нос, из левого уха выпали две серьги, а на лице был охуенный след от кроссовки того симпатичного молодого парня, который меня минуту назад прессовал.

— Спасибо, — я поблагодарил её и медленно пошёл на встречу с девушкой, волоча за собой обломанные крылья первого секса. С учётом того, что я убежал немного в другую сторону, до её дома оставалось уже метров двести.

Опухший нос сильно болел, отбитая голова тоже сильно болела, а испачканная одежда требовала немедленной стирки. Мне хотелось умыться и залечить раны.

— Привет, — сказала та, с которой я планировал сегодня лишиться девственности. — Как я тебе?

— Круто! — ответил я и отметил про себя, что её прилично разнесло за те несколько месяцев, что мы не виделись.

Я рассказал ей, что со мной только что произошло, и дал понять, что наш романтический вечер с отлизом отменяется. Она развернулась и ушла домой. А я стоял на улице с пиздюлями и сжимал в кармане найденную купюру, повторяя про себя песенку: «И отпизжен, и отъёбан, опозорен на всю Русь сказочный герой Разъёба, я с ним больше не вожусь».

Больше я с этой девушкой никогда не виделся. Но мне повезло: перелом носа был без смещения и всё прошло через две недели, а ещё через несколько месяцев я всё же лишился девственности. И это был не арбуз. И не пирог. И не проститутка.

минус семь

Я не знаю, кем нужно быть, чтоб подойти к незнакомому человеку и потребовать у него денег, угрожать ему расправой и даже побить его. Особенно если он один и выглядит как терпила, а тебя больше, чем один, и ты жаждешь навалять тому, кто тебе даже разок не сможет ответить, и забрать его вещи.

Я пришёл домой, разделся и сел на диван. Время ещё не подошло даже к полудню, а у меня было ощущение, что я совершил кругосветку, так много впечатлений я набрался за одно утро.

Беспредел в армии, наплевательское отношение в больнице, дурдом в столовой, идиотизм в школе и на улице, коррупция, бандитизм — они все меня как будто съели. Мне очень хотелось свалить своё инертное состояние именно на всё то, что меня окружает, но я знал, что это всё хуйня.

Я вообще был не готов к жизни. Не к совместной с кем-то жизни, не к жизни где-то, блядь, в другом городе или стране. Не к жизни без родителей. Я был не готов к жизни. Я даже сам с собой не мог ужиться. Я не знал, что мне делать. Я был как, блядь, шестнадцатилетний декадент, который не видит смысла в жизни, и закомплексованный подросток, которого вгоняет в уныние мелкий прыщ на жопе.

— Хахахаха, — сравнение себя с прыщом на жопе меня развеселило, и я засмеялся в голос.

Сам не знаю, почему я всего боялся. Я мог утром испугаться, потому что не знал, что со мной произойдёт за весь день. А иногда мог насрать в штаны от страха, потому что не знал, что меня ждёт в будущем.

Если бы я знал, что до меня сегодня доебётся какой-нибудь урод, я бы вообще из дома хуй вылез. Я был как будто оторван от общества.

Прошлое поколение себя нашло или думает, что нашло, благодаря советскому воспитанию. Нынешнее — благодаря Интернету отлично вписалось в новый ритм жизни. А мы — не пришей пизде рукав. Нет. Ладно, я не пришей пизде рукав. Я в проёбе.

Я разлёгся на диване, вытянув ноги, и неожиданно подумал, что даже у дивана есть своё предназначение, которое он выполняет. А ещё в диване можно хранить всякое барахло. Я закрыл глаза.

Однажды, когда я был маленьким, батёк в очередной раз был в запое и смотрел любимые фильмы на видео. Именно тогда он втыкал в «Белое солнце пустыни». И он его смотрел, смотрел, а потом повернулся ко мне и задал вопрос заплетающимся языком: «Серёга, а ты не помнишь, где лежит мой пулемёт?» Я ответил, что даже не знал, что у него есть пулемёт. И он оторвался от просмотра и стал фанатично искать оружие. Причём искал он его в моей комнате за диваном, уверяя, что положил его именно сюда.

— А что за пулемёт? — удивлённо спросил я.

— Армейский мой, — кротко ответил батёк и продолжил дальше ворошить старые вещи.

— А зачем он тебе?

— Пострелять хочу.

— А мне дашь?

— Конечно! — воскликнул батёк. — Какие вопросы, дорогой мой? Какие вопросы… Ты же мой самый любимый сынуля.

Я волновался и никак не мог поверить в то, что совсем скоро я, возможно, постреляю из настоящего пулемёта. Но никакого пулемёта, конечно, не было.

Очень скоро поиски превратились в бытовуху — батёк убедил себя в том, что пулемёт спиздила мамка, и начал орать на неё и требовать, чтоб она вернула ему армейский трофей. Кончилось всё сумасшедшей истерикой и полным пиздецом.

Я раньше думал, что в жизни все эпизоды цикличны и повторяются друг за другом через определённое время. И я очень боялся, что похожие события в моей жизни будут происходить регулярно, поэтому старался запоминать только то, что хотел бы пережить снова, надеясь изменить будущее силой мысли. И когда в моей жизни случалось что-то похожее на то, что уже было, я считал, что всё снова повторяется, и расстраивался, потому что повторялось то плохое, которое я ни за что не хотел бы видеть снова.

С возрастом это ощущение повтора прошло, потому что новые похожие события всегда чем-то отличались от старых, и я постепенно стал понимать, что завтра никогда не будет так, как сегодня, и тем более — так, как вчера.

Наверное, я так считал про повторяющиеся эпизоды, потому что был уверен, что в будущем меня ждёт что-то совсем плохое, и всё, чему можно было порадоваться, — небольшие светлые моменты, которые случились со мной в детстве.

Я засунул руку в штаны и начал дрочить на свой первый и единственный секс в жизни, пытаясь расслабиться, забыть всё плохое и не думать о диагнозе, который мне, судя по всему, очень скоро поставят.

Впереди было незабываемое двухнедельное приключение в парке Юрского периода, ЭЭГ, ещё одно МРТ, какие-то другие снимки, очередные анализы и повторная встреча с нейрохирургом и неврологом.

Мне девятнадцать, я красив и молод,

Мой пенис — словно серп и молот!

поэт

2013 год